Во Франции не чувствуется духа Рождества, точно так же как сейчас не чувствуется духа Пасхи.
Я все думала, как сказать то, что я хочу сказать. Ведь я не о витринах, не о декоре.
С этим, особенно в новогодне-рождественский период, здесь все в порядке. Выходишь в начале ноября на улицу — и видишь на всех городских соснах и можжевельниках какие-нибудь декоративные лампочки и гирлянды, монтеров, работающих на высоте с этими подсветками. И понимаешь: ты еще что-то хотел успеть, но год кончился, тебе уже сейчас сообщают об этом. Началось, так сказать. Потом присоединяются витрины магазинов. Микромиры из подарков, коробок и персонажей с оленями и санями, со снеговиками и Сантой, цветные банты и шары, пуансеттия, распыленный иней на окнах и цветочных композициях.
С елочными игрушками здесь тоже все в порядке: они разнообразны, много стеклянных и нестандартных: я подарила Марион стеклянную игрушку-чемоданчик с печатями, этакий чемодан бывалого путешественника.
И открыток здесь много хороших и разных, хотя они отличаются от наших по сюжетам.
И с елками в городе здесь все в порядке: они натуральные, густые и уютные, украшены бантами, шарами, кольцами и звездами, в каждой части города — свое цветовое решение. Их срублено действительно много: задумываешься, не перечеркивает ли это усилия по раздельному сбору мусора и прочему спасению экологии.
И люди вешают снаружи домов гирлянды и украшения и цепляют — ха-ха, а я думала, только у нас безвкусица — цепляют Сант, якобы карабкающихся к ним через балкон.
То, что я хочу сказать, можно было бы резюмировать так: здесь эти праздники коммерческие, а у нас — магические.
Да подарки, да гости, да каникулы. Этому радуются.
Но где в этом всем ожидание не просто рождественского или новогоднего ужина и подарков, а нового витка жизни, с которого все будет по-другому и «лучше, чем вчера»? Казалось бы, с чего всему быть лучше? Работа у большинства остается та же, что и в уходящем году, семья та же, родственники те же со своими причудами (теми же), но нет, что-то неуловимо начинает витать, все не может быть как раньше.
Знаете, здесь популярно отопление дровами. Идешь — и пахнет, так пахнет этим характерным уютным дымом. Если еще и морозик выдастся… Но запах есть, а духа — нет.
Мы будем измождены, но ляжем костьми,чтобы всего доставало на столе, ничего не пригорело, все сложилось. Ибо «как встретишь — так и проведешь».
Мы напишем на салфетках пожелания, подожжем их под бой курантов, пепел — в бокал и успеть выпить, тогда сбудется. Я встречала так Новый год, однажды в гостях научили, и так потом много раз.
Мы передавали друг другу листы А4, на которых писали только позитивное и созидательное о себе в настоящем времени, загибали их, потом , когда они кончались, каждый вытягивал лист наугад. Упражнялись в позитивном мышлении после непростого года.
Мы помножим это на фэн шуй: надо быть в правильной одежде, как это у тебя нет ничего желтого? — ну хоть мишуру на себя навесь!
— Откроем окошко, впустим Новый год,— говорит мама, а я понимаю, что Новый год нельзя увидеть, но совершенно не удивляюсь ни его символическому открыточному изображению в виде задорного ребенка в появляющихся из воздуха санях, ни самому ритуалу: — впустим, а как же?
Когда я жила в Минске недалеко от церкви, я все время видела людей, которые шли туда, приезжали туда, уезжали с этой трамвайной остановки, и по ним было видно, что они идут именно в церковь. Выходные дни, будние дни, есть служба, нет службы — у нас не бывает так, чтобы церковь была пуста, если она открыта.
Здешние католические соборы пусты. Если нет службы, или не выступает хор, то никого и нет.
Наша семья никогда не была особо религиозной. Мама, папа, прабабушка и бабушка работали в школе. Это я к тому что по причине своей работы во времена СССР они, даже если бы и имели желание в церкви поучаствовать в каких-либо обрядах, то делать это в своем городе, где тебя могут увидеть, было нежелательно. Сама я росла в меняющееся время, но я из тех, кто в церковь заходит постоять у выхода, подумать о своем.
Но мы красили яйца на Пасху. Меня учили говорить «Христос Воскресе!», это была середина восьмидесятых.
Прабабушка все на праздники оформляла художественно, на Рождество подкладывала немного сена под тарелки (ясли), яйца на Пасху расписывала красками — она хорошо рисовала . Но она одновременно была светским человеком, умеющим ладить с кучей людей. Вела театр в школе.
Audiatur et altera pars — да будет выслушана и другая сторона. Другая сторона у нас была. В том, что бабушка повела меня в Вильнюсе на каникулах смотреть церкви и костелы. Как памятники, без какого бы то ни было упора на религиозное воспитание. В экскурсиях в Киевскую Лавру и Псково-Печерский монастырь. В том, что к маминой тетке заходил иногда преподаватель духовной семинарии. У этой же тетки я нашла старый церковно-славянский календарь и он был для меня страшно привлекателен тем образцом русского языка. Я по нему тренировалась читать вслух тот русский.
Эта другая сторона была в суевериях, идущих видимо от мощных языческих традиций. В заговорах и присказках. В приметах.
При этом в школе у нас вполне себе мог быть атеистический конкурс, но это не рождало во мне противоречий: что ж, вот научная картина мира, а вот его иное осмысление.
Когда у нас в вербное воскресенье выходишь на улицу, тебе и не обязательно в церковь заходить: ты ведь уже этим омыт. Чем этим? Весной? Таинством воскресения? Сложно выразить, но то, что здесь и вблизи храма-то не всегда уловишь, у нас разлито в воздухе.
Магией святочных рассказов. Вербными букетами. И настроением «я сам обманываться рад», только пушкинское обманываться в данном случае — некое ожидание чуда, на которое все ложится, как в плодородную почву: и религия, и астрология, и народное целительство, все ипостаси другой стороны.
Синтагматика пунктира 